Почти случайно прочитала по дороге в Киев роман Мураками. И, не смотря на всю его неоднозначность, теперь ко всевозможным символам-направлениям вроде "последней клеточки классиков", недоступного "концертного зала" (у Хёга), разнообразных "седьмых небес" добавилось еще и "к югу от границы", "на запад от солнца". И, конечно же, Симамото. "Иногда я смотрю на тебя и думаю, что вижу далёкую звезду. Она так ярко светит, но свет от неё идёт десятки тысяч лет. Может статься, и звезды-то уже нет. А он всё равно как настоящий. Такой реальный. Реальнее ничего не бывает." В тексте Симамото - имя-вместилище мечты, что-то вроде адреса Рая. И самое забавное, самое трогательное в этой истории (как и во многих подобных случаях) состоит в том, что эта внебытовая, почти божественная мечта всегда погружена/воплощается в чем-то невероятно простом и материальном. В том, как С. характерно поправляла волосы, как она держала руки на коленях, как прихрамывала на одну ногу, или что-нибудь в таком духе. Вот какое у этого Рая лицо.
четверг, 06 августа 2015
суббота, 25 июля 2015
Пруст описывает старую колокольню, ее запах и цвет, говорит о том, какой оттенок у нее был по вечерам и утром, как, ориентируясь на ее торчащий шпиль, всякий раз можно было, зажмурившись, увидеть, что за свет сейчас в домах и на соседней улице, как вздымается и утихает пыть, словом, "как поет город от ноября до ноября". Вся прелесть в том, что Пруст пишет о себе. Такая "прустовская" история есть у каждого. Все мы написали изнутри такую же книгу.
Я очень детально помню старую антенну на крыше зеленого кирпичного дома, которую видно было из окна бабушкиной кухни. И только я знаю, каким вкусом она была наполнена, какую особую несла в себе меланхолию, какую синюю тишину, как ее сопровождал непрерывный сверчковый стрекот, и что за тон была у этого стрекота. Я помню вкус соленого чая, из-за плохой воды, вечные конфеты "каракум", не до конца выстиранные занавески и ту приятную вечернюю философичность, которую давала мягкая темнота, наполнявшая глаза. И это ощущение-память, это знание, к примеру, уникальное и бесценное. Бесценное потому, что недоступно никому другому на всем белом свете. Человек мог бы написать целую книгу, почти эротический роман, о своем взаимоотношении с пространством, с его предметами. Роман сложный и витиеватый, полный мучительной, долгой, особенной, а иногда и безответной любви. Как можно после этого утверждать, что вещи не носят наш отпечаток? Я, к примеру, склонна думать, что воплощусь после смерти скорее в своей соляной лампе, в своем заношенном платье, стану душой своей оконной рамы или своего плюшевого зайца, чем попаду в ад или рай. И я в этом тексте совсем не пытаюсь играть в "прустовщину". Я просто очень его люблю за эти честные, мучительные и чудные отношения с предметами, с местом. Можно было бы принять "Утраченное время" за целую отдельную категорию романа. В эту категорию, в этот "поджанр", вписался бы и Шульц, и много кто понеожиданней. Текст-память, текст-раскрытие собственной истории, текст-создание отдельного космоса через собственную историю.
Я очень детально помню старую антенну на крыше зеленого кирпичного дома, которую видно было из окна бабушкиной кухни. И только я знаю, каким вкусом она была наполнена, какую особую несла в себе меланхолию, какую синюю тишину, как ее сопровождал непрерывный сверчковый стрекот, и что за тон была у этого стрекота. Я помню вкус соленого чая, из-за плохой воды, вечные конфеты "каракум", не до конца выстиранные занавески и ту приятную вечернюю философичность, которую давала мягкая темнота, наполнявшая глаза. И это ощущение-память, это знание, к примеру, уникальное и бесценное. Бесценное потому, что недоступно никому другому на всем белом свете. Человек мог бы написать целую книгу, почти эротический роман, о своем взаимоотношении с пространством, с его предметами. Роман сложный и витиеватый, полный мучительной, долгой, особенной, а иногда и безответной любви. Как можно после этого утверждать, что вещи не носят наш отпечаток? Я, к примеру, склонна думать, что воплощусь после смерти скорее в своей соляной лампе, в своем заношенном платье, стану душой своей оконной рамы или своего плюшевого зайца, чем попаду в ад или рай. И я в этом тексте совсем не пытаюсь играть в "прустовщину". Я просто очень его люблю за эти честные, мучительные и чудные отношения с предметами, с местом. Можно было бы принять "Утраченное время" за целую отдельную категорию романа. В эту категорию, в этот "поджанр", вписался бы и Шульц, и много кто понеожиданней. Текст-память, текст-раскрытие собственной истории, текст-создание отдельного космоса через собственную историю.
пятница, 24 июля 2015
03:29
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 20 июля 2015
"За гранью тишины" с субтитрами
"Иллюзионист" Стеллинга
"Дорога"
"Фицкарральдо"
"Ты, живущий" Андерссона
"Дом"
"Хаос"
Спектакль Туминаса
"Сатанинское танго"
"Иллюзионист" Стеллинга
"Дорога"
"Фицкарральдо"
"Ты, живущий" Андерссона
"Дом"
"Хаос"
Спектакль Туминаса
"Сатанинское танго"
понедельник, 13 июля 2015
Его язык стал чем-то особенным. Та же мысль, высказанная на моем языке, словно бы становится проще, суше. Она становится бытовой. Хотя, по сути своей, не меняется. Почему? Что происходит при переводе? Какое-то неразличимое скольжение, скатывание в простоту. Как если бы предмет изложения, существовавший в слове, пока оно звучит с этой медовой неясностью, вдруг исчезал, когда фраза упрощалась (в хорошем смысле) и уяснялась. И то, что доходит до меня, то, что делается понятным мне, оказывается хитрым двойником, подделкой. Это как экранный призрак, существующий между телом и окном, пока в кадре не зажигают свет. Как киношная магия ослепительно белой руки на фоне молчаливой черной перчатки. Как пауза. На самом деле, я пытаюсь говорить о чисто вкусовой, оттеночной разнице, о том, как этот язык ощущается на языке. И для меня он по целому ряду причин (в т.ч. и по причине незнания) стал вместилищем той соблазнительной и неприкосновенной тайны, в которую единственную мы на самом деле влюблены (или часть из нас), когда влюблены. И влюбленность длится до тех пор, пока объект (человек/текст) позволяет нам ее ощущать, ощущать эту перспективу спасения и ответа, эту возможность разрешить первичный конфликт. "Только влюбленный имеет право на звание человека", т.к. сила этой человеческой влюбленности равна силе любви к тайне. Самая, возможно, поглощающая и сложно устранимая влюбленность возникает при вот такой мучительной подмене. Те, кто чувствуют этот первичный разрыв, это неизбежное (даже с логической точки зрения) одиночество, эту остроту неискоренимых противоречий, те, что на самом деле ищут какого-нибудь бога, или кантовское прекрасное - те "влипли" больше всех.
суббота, 11 июля 2015
Вся эта история с побегом случилась после того, как в этом же ночном сновидении я ушла (и очень жалела) от полного писателя в черном костюме, с бородой цвета вороньего крыла, с зелеными глазами и фамилией на букву Б. И еще после того, как на меня накричала МВ, когда мы с ней сидели в театре. МВ, уже гадавшая в моем сне по почерку в прошлом году, оказалась в помещении, похожем на киевский Дом Актера, только стены у него были красные, и по бокам маленькой, но высокой сцены, стояли такие же красные колонны. Показывали что-то, напоминающее то ли Шиллера, то ли "Принцессу Турандот". С массой героев, мужчинами в белом и золотистом трико, девушками в платьях, расшитых розами (палитра Фрагонара или Буше), молодой героиней в красном и служанками, носящими тайные письма. МВ спросила, как я считаю, кто из них ключевой персонаж, и я указала на почти неподвижную, незаметную девушку в кремово-розовом, с письмом руке. Именно она, говорю, тристер-медиатор, маленький арлекин, двигающий действие, завязывающий драматургические узлы. И МВ согласилась, мол, правильно. Она заговорила о себе, почему-то вдруг о людях и о детях, я вспомнила забавную историю и начала рассказывать ей о том, как моя мама, будучи беременной, сбежала через больничное окно, потому что терпеть не могла душные летние палаты. Здесь с МВ что-то произошло, она невозмутимо перебила меня, как перебивают, глядя в сторону, когда слушают полную чушь, и сказала, что "видимо, беременность вашей матери проходила очень тревожно", встала - и вышла вон. Я пошла за ней, с тем, чтобы извиниться, неловко спрятала руки в карманы, неизвестно за что. Она стояла лицом к окну, накинув свое синее пальто на плечи. В ответ на мои извинения МВ твердо, холодно, раздражительно и жестоко начала рассказывать о том, какая я слабая и мелкая, какая омерзительно несамостоятельная, о том, как много во мне тупой бездейственности, как это все стыдно и что меня вообще не должно было быть. А напоследок отрезала, мол, господи, неужели я не могу просто выйти одна, я хочу здесь просто побыть одна, да уйдите же к чертовой матери, Лена.
А еще этим же летом мне снилось, как мы хотели предупредить ее не смотреть очень дешевую и опасную метерлинковскую "Синюю птицу", но у театра были симультанные декорации, и всякий раз, когда мы с другой стороны входили в зал, чтобы найти ее, зрительский ряд оказывался от нас на противоположной стороне.
А еще этим же летом мне снилось, как мы хотели предупредить ее не смотреть очень дешевую и опасную метерлинковскую "Синюю птицу", но у театра были симультанные декорации, и всякий раз, когда мы с другой стороны входили в зал, чтобы найти ее, зрительский ряд оказывался от нас на противоположной стороне.
Старый маркесовский дом с большой семьей, в два этажа, в центре Киева. Семья зажиточная, со своими порядками. Старуха-тётка в красной юбке, с загорелой кожей (кажется, продавщица из сновидения оказалась и здесь), с пролетарской косынкой на голове все время твердила о пророчестве, в которое никто не верил, и не желала отпускать домой одного из чужих, усыновленных детей. В один из приездов я не выдержала и решила устроить им с матерью побег. Пригласили мать, вывели ребенка в другую комнату, а тётку, которая кричала и уже заметила все в дверную щель, с трудом закрыли в помещении на советскую металлическую дверную защелку. Получилось. Мальчик с девушкой уехали на мотоцикле, оказавшемся прямо под домом с лепниной, все замерли, ожидая, пока старуха перестанет кричать. Думали даже подержать ее взаперти несколько дней. И здесь случилось странное. Я увидела, как через несколько лет все летит к чертям из-за этих девушки и мальчика. И меня вдруг пронзила удивительная проницательность тётки-мексиканки. Она была права. Но пусть будет так.
Крик прекратился, и мы решили ее открыть. Она вышла, тихая, улыбаясь через силу, и притворно-сладким голосом, отрицавшим всякое происшествие до, поинтересовалась, все ли хорошо у гостей, все ли чувствуют себя уютно и т.п. Потянулась ко мне, поцеловала меня в щеку вместо исчезнувшего мальчика. И с потрясающим самообладанием, с медлительностью и ласковостью, натянутой, как струна, проследовала прямо по коридору на кухню. С тех пор все повально начали объясняться друг с другом так, как нужно, а не так, как есть. Тётка сделала что-то такое, что больше никто в этом мире не говорил правды.
Крик прекратился, и мы решили ее открыть. Она вышла, тихая, улыбаясь через силу, и притворно-сладким голосом, отрицавшим всякое происшествие до, поинтересовалась, все ли хорошо у гостей, все ли чувствуют себя уютно и т.п. Потянулась ко мне, поцеловала меня в щеку вместо исчезнувшего мальчика. И с потрясающим самообладанием, с медлительностью и ласковостью, натянутой, как струна, проследовала прямо по коридору на кухню. С тех пор все повально начали объясняться друг с другом так, как нужно, а не так, как есть. Тётка сделала что-то такое, что больше никто в этом мире не говорил правды.
...Все эти маленькие, круглоголовые, большеглазые сутулые карлики, вся эта безобразная цветистость, вся эта воспаленная материальность/безумствующая материя. Все эти представления о доме. Весь этот сон.
Я жду Дня Рождения Бруно Шульца (12.07) еще и потому, что в эти дни выдают стипендию.
Приснилось, как я гналась за красивой женщиной. Сначала она сделала мне замечание в автобусе, а когда мы вышли, с издевкой спросила, пишу ли я книги. Я ответила, что я их читаю, но, конечно, когда-нибудь, о чем-нибудь... Она будто бы между прочим заговорила об авангардном испанском театре, о театре РСФСР(!), а я не помню, когда он был основан, и ничего не могу ответить. Пока я мямлила и медлила, она таяла. Загорелая продавщица в синем фартухе, с грязной, блестящей кожей цвета карамели, у прилавка которой состоялся диалог, наклонилась ко мне и сказала, что, мол, быстрее, у этой женщины нет ни тела, ни лица, она может быть кем угодно, она меняется мгновенно, надоело уже, но ее всегда можно узнать. И - махнула в сторону улицы: "Вон она!". Я увидела белую спину и огромную шляпу, кремовую юбку с разрезом сзади, расходившуюся по линии ног, так, что при ходьбе была видна внутренняя часть колена. Женщина удалялась очень быстро, теперь у нее был тонкий короткий силуэт, вместо коричневых очков, белых-седых волос и пышного тела. Я пошла за ней и закричала ей в спину, но она не оборачивалась. Она не обернулась и на громкое "Я люблю Вас". Только когда я повторила это несколько раз и добавила "Я люблю Вас, я люблю Ваш белый цвет", она осознанно сбавила шаг. Я догнала ее и схватила за локоть, и взяла под руку, и было понятно, что не отпущу. Я держала ее так, как будто ее согласие идти со мной и впрямь зависело от того, веду ли я ее. Как если бы я несла домой пакет с покупкой - вот так я держала ее за локоть. А когда мы сели в новый оранжевый вагон метро, она была совсем-совсем красивая, с короткой черной стрижкой, намного старше меня, тонкая-тонкая и худая, в черной майке. Я держала ее за эту самую худую, рельефную руку, рассматривала отражение ее плеча в стекле вагона, гладила ее локоть и повторяла куда-то в сторону "любовь моя, любовь моя".
Я жду Дня Рождения Бруно Шульца (12.07) еще и потому, что в эти дни выдают стипендию.
Приснилось, как я гналась за красивой женщиной. Сначала она сделала мне замечание в автобусе, а когда мы вышли, с издевкой спросила, пишу ли я книги. Я ответила, что я их читаю, но, конечно, когда-нибудь, о чем-нибудь... Она будто бы между прочим заговорила об авангардном испанском театре, о театре РСФСР(!), а я не помню, когда он был основан, и ничего не могу ответить. Пока я мямлила и медлила, она таяла. Загорелая продавщица в синем фартухе, с грязной, блестящей кожей цвета карамели, у прилавка которой состоялся диалог, наклонилась ко мне и сказала, что, мол, быстрее, у этой женщины нет ни тела, ни лица, она может быть кем угодно, она меняется мгновенно, надоело уже, но ее всегда можно узнать. И - махнула в сторону улицы: "Вон она!". Я увидела белую спину и огромную шляпу, кремовую юбку с разрезом сзади, расходившуюся по линии ног, так, что при ходьбе была видна внутренняя часть колена. Женщина удалялась очень быстро, теперь у нее был тонкий короткий силуэт, вместо коричневых очков, белых-седых волос и пышного тела. Я пошла за ней и закричала ей в спину, но она не оборачивалась. Она не обернулась и на громкое "Я люблю Вас". Только когда я повторила это несколько раз и добавила "Я люблю Вас, я люблю Ваш белый цвет", она осознанно сбавила шаг. Я догнала ее и схватила за локоть, и взяла под руку, и было понятно, что не отпущу. Я держала ее так, как будто ее согласие идти со мной и впрямь зависело от того, веду ли я ее. Как если бы я несла домой пакет с покупкой - вот так я держала ее за локоть. А когда мы сели в новый оранжевый вагон метро, она была совсем-совсем красивая, с короткой черной стрижкой, намного старше меня, тонкая-тонкая и худая, в черной майке. Я держала ее за эту самую худую, рельефную руку, рассматривала отражение ее плеча в стекле вагона, гладила ее локоть и повторяла куда-то в сторону "любовь моя, любовь моя".
понедельник, 03 июня 2013
14:43
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 14 мая 2013
01:23
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 18 апреля 2013
00:30
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
суббота, 30 марта 2013
20:05
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 27 марта 2013
17:31
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 15 февраля 2013
02:42
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 13 февраля 2013
03:54
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 08 февраля 2013
21:38
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 20 января 2013
18:45
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 10 января 2013
02:37
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 08 января 2013
03:01
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 03 января 2013
04:59
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра