"Это была красота белого на белом, красота маски, красота смерти – почти абстрактная и, следовательно, почти бесполая красота. Красота идеала – того, чего не бывает, что нельзя потрогать, с чем нельзя заняться любовью. "
А это то, о чем я тебе говорила, когда сравнивала ее с Марлен Дитрих (если помнишь):
"Её пространство было пространством чистой эротики, в котором секс, вообще любые похождения тела были невозможны и не нужны. В своих знаменитых экранных поцелуях она держала лицо мужчины как чашу, из которой пила. Целуясь, она не касалась лица – прикосновение разрушило бы зыбкий эротический идеал. Дитрих, уведшая от безразличной Гарбо, была её полной противоположностью. Гарбо была актриса лица, Марлен – с её повадками примы второсортного кабаре и мифом порочного ангела – актрисой ног, расставленных в непристойно-призывной эстрадной позе. Марлен будоражила. Грета завораживала. Марлен будила фантазию. Грета вводила ее в состояние комы. Обе они играли в пространстве Запретного, но Марлен олицетворяла загадку тела, не таящего ничего, а Грета воплощала чистую эротику, её недоступную разгадке тайну."